*read or not*

[bookish-write]

Дорогие мои, в редакции студенчиской газеты, той в которой я работаю, узнав о том что я пишу, попросили что-нибудь своять для них. И перед тем как этот материал попадет в газету, я бы очень хотела что бы вы высказались по этому поводу.

Если не захотите читать я пойму, это так просто если вам интерсно...

У рассказа нет названия, но быть модет вы мне с этим поможете, высказывайтесь, я буду рада любому мнению.



Пронзительный ноябрьский ветер, еще не слишком холодный, но уже совершенно лишенный летного тепла, перебирает сухие сморщенные листья, хороводом кружа их по мощеным тротуарам. Бесчисленные пробки на центральных дорогах, колоны машин, толпы людей, спешащих домой к семье и телевизору — конец рабочего дня.

Повсюду чувствуется запах краски, источаемый новой дорожной разметкой, гари автомобилей, пыли улиц и слегка уловимый в этой какофонии запах моря.

Все шумит и движется, словно разворошенный муравейник. Взмыленный и усталый после долгого рабочего дня народ, нагруженный сумками, папками, котомками и пакетами, ежась и поплотнее заворачиваясь в куртки и пальто спешит домой длинными вереницами стягиваясь к городским остановкам в ожидании автобусов, способных доставить их до долгожданных островков отдыха. Множество разнообразных людей можно увидеть в этих толпах: рабочие, студенты, школьники, пенсионеры, менеджеры, профессора, каждый борется за свое место под солнцем, в роли которого выступает автобус. Все ближе и ближе подступают они к дорожной кромке, вглядываясь в даль в надежде разглядеть долгожданный транспорт.

Лишь одна девушка, глядя на толпу, в основном состоящую из представителей старшего поколения и лишь нескольких молодых людей, самодовольно улыбается, стоя чуть поодаль от всех. Плеер в ушах, музыка, играющая в нем нечто похожее на звуки отбойного молотка, дробящего асфальт на соседней улице, рваные джинсы, кеды, темные очки — типичная представительница современной молодежи, воспитанной телевиденьем и Интернетом. Студентка первого курса Лиза, учащаяся в одном из университетов города, беззаботно притопывает в такт музыке и надменно взирает на попытки людей разглядеть запропастившийся транспорт. Тем временем очередь с каждой минутой только увеличивается и занимает уже четверть дорожной обочины, пытаясь увидеть причину пробки. Где-то вдалеке мигали разноцветные огни спецмашин, возможно авария. Некоторые из толпы отчаявшись, решают идти пешком.

И вот наконец-то пробравшись через преграду аварии показался автобус; все давят друг друга, напирая вперед, желая занять более выгодную позицию. Первая дверь полупустого автобуса открывается, желая выпустить людей, и Лиза, как ни в чем не бывало, заскакивает в нее, проталкиваясь среди выходящих пассажиров, не обращая внимания на выкрики в ее сторону, занимает понравившееся место.

Открываются вторые двери, впуская в себя людской поток, в котором они теряли индивидуальность, сливаясь с общей массой, охваченной лишь своим собственным эгоистичным желанием поскорее приземлиться. Набившись словно селедки в бочку, прижавшись друг к другу плотным кольцом, они позволяют водителю продолжить выполнять свой маршрут.

В душном транспорте витает маслянистый запах обогревателя и разных копченостей доносившийся из десятков сумок; благодаря чьему-то не трезвому дыханию запотевают стекла, кашель, шмыганье носом, кряхтенье, усталое дыхание пассажиров и запах пота, словно после тяжелой битвы, заполняют автобус. От всего этого Лизу тошнит, но она радуется своей маленькой победе, взирая на всех с неумолимым превосходством, сидя на одноместном сидении, словно королева на троне.

Автобус гудит: музыка льется из водительского приемника, у кого-то беспрерывно звонит телефон, десятки голосов, шуршание пакетов и смех. Рядом с Лизой стоят несколько пожилых людей, ворча и бойко обсуждая нынешнюю власть.

— В наше время разве так было? Что это за цены, проезд 8 рублей, булка хлеба 15 рублей…

— И не говорите, а пенсии же никакой. А все эта власть. Ух, прищучить бы его таракана.

— Мы раньше на свою зарплату в 150 рублей могли в Москву на лето съездить или даже в Крым. А сейчас?

Тяжело вздыхая, пожилая женщина, бросает взгляд на Лизу, и зацепившись за новый объект для обсуждения, с интересом вступает в разговор.

— А молодежь какая стала, вы поглядите, разве мы были такими.

— Падение нравов, да и только, вот мы…

Не дослушав конец разговора, девушка вновь включила музыку в своем плеере и улыбнулась глупости этого подслушанного ей разговора. Она протирает ладошкой запотевшее стекло и рассматривает улицы, вдоль которых медленно ползет автобус. Приближается остановка, двери открываются, впуская новых людей. Аккуратно, придерживаясь за поручни, сквозь толпу протискивается старенькая бабушка, с зажатой в правой руке палочке, и с овощной сумкой в левой, становится возле Лизы. Не замечая этого, девушка все еще смотрит в окно, но когда автобус резким движением срывается с места и толпа инстинктивно подается вперед, подталкивая старенькую бабушку так, что та вынуждена сильнее сжать спинку кресла, Лиза оборачивается, тут же находит причину ее секундного дискомфорта. Перед ней стоит бабушка в темно зеленом драповом пальто, скрученная, с котомкой полной овощей, вся какая то уставшая, измученная, прижатая к Лизиному сидению десятками тел. Ее светло голубы глаза наполнены мудростью и каким-то бессилием, но они светятся жизнью и кажется совершенно несовместимыми с ее старым телом.

Девушки становится не по себе, она уже сотни раз выдела пожилых людей, но не один из них вы вызывал у нее до сих пор столь смешанных чувств. Что бы привести мысли в порядок она слегка мотает головой, но увы это не помогает. Она чувствует как склоняется к ней бабушка, пытаясь пропустить новых выходящих, как она тяжело дышит и сильнее сжимает пальцами кресло. Лиза сидит, опустив голову, не смея оторвать взгляд от обивки соседнего кресла, зацепившись за него словно за спасательный круг, ком поступает к горлу.

И что-то ломается в ней, когда она все-таки взглянула на пожелтевшую кожу рук старушки, сухая, как старый пергамент, покрытую мозолями, являющимися свидетелями когда-то тяжелого труда, морщинистые, словно древесная кора. Ногти грубые и неровные, впиваются в обивку соседнего кресла. Лиза перевела взгляд на свои собственные руки: кожа гладкая, совсем молодая, нежная, ежедневно увлажняемая специальным кремом, ногти ухоженные, точно подточены один к одному, покрыты перламутровым лаком, а единственная мозоль на среднем пальце правой руки, говорит о том, что в школе она много писала.

Она не могла осознать то, что через пятьдесят лет будет такой же старушкой, как не могла поверить и в то, что и эта немощная женщина с сияющими глазами когда-то то же была молодой.

Слезу поступали к глазам, в горле запершило, Лиза вся напряглась, вжимаясь в кресло плотнее, надеясь спрятаться от всех. А автобус все так же шумел десятками звуков, потихоньку продвигаясь в заторе, в воздухе все так же витали разнообразные запахи, которые в душном воздухе казались настоящей пыткой.

Неожиданно старушка как-то чаще задышала, подалась вперед и уронила свою сумку, ей явно было плохо, но никто в толпе этого даже не заметил, лишь Лиза пошире раскрыла окно и вскочив со своего места, усадила бабушку, собирая по полу ее рассыпавшиеся овощи и аккуратно водрузила их рядом с креслом.

Старушке стало лучше, она подняла свои живые глаза на девушку, и улыбнувшись, сказала:

— Спасибо внученька.

Лиза не смела ответить, лишь кивнув головой на ласково улыбнулась старушке пряча глаза. Она первый раз сделала что-то ради другого, пусть это что-то и было столь мелким поступком.

Выбежав из автобуса на первой же остановке, втягивая свежий ноябрьский воздух, Лиза никак не могла бороться с нахлынувшими на нее чувствами, кутаясь в куртку от прохладного ветра, она тихо вздохнула и медленно побрела вперед.

ЗЫ: цены Владивосточкие указаны, хотя я не помню точно сколько хлеб стоит=)